Вера Лурье родилась в Петербурге в семье врача. Училась в женской гимназии Таганцевой, закончила ее уже после революции. В 1920 стала посещать Дом Искусств, где занималась одновременно в театральной студии Н. Евреинова и поэтической студии, которую вел Николай Гумилев. К этому времени относятся ее первые литературные опыты — лирические стихи, многие из которых посвящены «учителям» и исполнены девичьей восторженной влюбленности.
Входила в руководимую Н. Гумилевым группу «Звучащая раковина». В 1922 г. в сборнике, изданным этим кружком, были напечатаны ее три стихотворения. Это было уже после отъезда Веры вместе с родителями в Германию Многие десятилетия это была единственная публикация поэтессы в России.
В октябре 1921 г. эмигрировала. Поселилась в Берлине. Ее статьи, рецензии и стихи печатались в журнале «Новая русская книга», в газетах «Голос России» и «Дни». В 1987 г. в Берлине выходит книга В. Лурье «Стихотворения», которая является самым полным изданием ее поэтического творчества. Стихи о Петербурге занимают в ней значительное место. Они отличаются ясностью, лаконизмом, как у акмеистов. Тема утраченного города пересекается с мотивом одиночества и безответной любви.
По приезде она быстро вошла в литературные круги «русского Берлина», познакомилась с И. Эренбургом (была дружна с его женой, художницей Л. Козинцевой), А. Ремизовым, В. Ходасевичем и другими писателями, художниками, издателями.
Печаталась в эмигрантских изданиях — «Голос России», «Дни», «Сполохи», в пятидесятые годы — в «Русской мысли». В пору ее близости с Андреем Белым в журнале «Новая русская книга» появились рецензии В. Лурье на его роман «Серебряный голубь» и на теоретический труд «Глоссолалия». Рецензировала также стихотворные сборники М. Шкапской, М. Цветаевой, В. Ходасевича, М. Кузмина, В. Нарбута и др. Стихи писала — с перерывами — в течение всей жизни. Последние годы пробовала сочинять по-немецки.
«Петроград»
Подавив одиночества душную скуку,
Позабыв про Берлин, оглянуться назад
И увидеть сквозь версты и годы разлуки
Этот тихий, вечерний, родной Петроград.
То, что вне географий и, может быть, мимо,
Не попало в истории пыльный архив,
То, что больше преданий и памяти Рима,
Хлеб пайковый и нежности смутный прилив.
Когда солнце не в очередь только и дали,
Папиросы «Зефир» и скупые слова…
А весною панели травой прорастали,
Запустением, древностью пахла трава.