Модест Петрович Мусоргский
Сын помещика. Начав военную карьеру, продолжает в Петербурге изучение музыки, первые уроки которой он получил ещё в Карево, и становится прекрасным пианистом и хорошим певцом. Общается с Даргомыжским и Балакиревым; в 1858 году выходит в отставку; освобождение крестьян в 1861 году отражается на его финансовом благосостоянии. В 1863 году, находясь на службе в Лесном департаменте, становится членом «Могучей кучки». В 1868 году поступает на службу в Министерство внутренних дел, после того, как ради поправки здоровья провёл три года в имении брата в Минкино. Между 1869 и 1874 годами работает над различными редакциями «Бориса Годунова». Подорвав вследствие болезненного пристрастия к алкоголю и без того слабое здоровье, сочиняет с перерывами. Живёт у разных друзей, в 1874 — у графа Голенищева-Кутузова (автора стихотворений, положенных Мусоргским на музыку, например, в цикле «Песни и пляски смерти»). В 1879 году совершает очень удачное турне совместно с певицей Дарьей Леоновой.
Оперы: Саламбо (1863-1866, 1980), Женитьба (1868, 1917, 1930), Борис Годунов (1874, 1928), Хованщина (1886, 1892), Сорочинская ярмарка (1874-1880, 1911).
Годы, когда появился замысел «Бориса Годунова» и когда создавалась эта опера, — основополагающие для русской культуры. В это время творили такие писатели, как Достоевский и Толстой, и более молодые, как Чехов, художники-передвижники утверждали приоритет содержания над формой в своём реалистическом искусстве, воплощавшем нищету народа, пьянство священников, жестокость полиции. Верещагин создавал правдивые картины, посвящённые русско-японской войне, а в «Апофеозе войны» посвятил всем завоевателям прошлого, настоящего и будущего пирамиду из черепов; великий портретист Репин обращался также к пейзажной и исторической живописи. Что касается музыки, то самым характерным в это время явлением была «Могучая кучка», которая поставила своей целью повысить значение национальной школы, используя народные предания для создания романтизированной картины прошлого. В сознании Мусоргского национальная школа представала как нечто древнее, поистине архаическое, неподвижное, включающее извечные народные ценности, почти святыни, которые можно было найти в православной религии, в народном хоровом пении, наконец, в том языке, что ещё хранит могучую звучность далёких истоков. Вот некоторые из его мыслей, высказанные между 1872 и 1880 годами в письмах Стасову: «Ковырять чернозём не впервые стать, да ковырять не по удобренному, а в сырье хочется, не познакомиться с народом, а побрататься жаждется… Чернозёмная сила проявится, когда до самого днища ковырнёшь…»; «Художественное изображение одной красоты, в материальном её значении, грубое ребячество — детский возраст искусства. Тончайшие черты природы человека и человеческих масс, назойливое ковырянье в этих малоизведанных странах и завоевание их — вот настоящее призвание художника». Призвание композитора постоянно побуждало его повышенно чувствительную, мятежную душу стремиться к новому, к открытиям, что приводило к непрерывному чередованию творческих подъёмов и депрессий, с которыми были связаны перерывы в деятельности или её растекание по слишком многим направлениям. «До такой степени я становлюсь строгим к себе, — пишет Мусоргский Стасову, — умозрительно, и чем строже становлюсь, тем делаюсь беспутнее. На мелкие вещи настроения нет; впрочем сочинение маленьких пьес есть отдых при обдумывании крупных созданий. А у меня отдыхом становится обдумывание крупных созданий… так-то всё у меня в перекувырку идёт — сущая беспутность».
Помимо двух крупнейших опер Мусоргский начал и завершил другие работы для театра, не говоря уже о великолепных лирических циклах (прекрасное воплощение разговорной речи) и знаменитых новаторских «Картинках с выставки», которые свидетельствуют и о его большом таланте пианиста. Очень смелый гармонизатор, автор гениальных подражаний народным песням, как сольным, так и хоровым, одарённый необыкновенным чувством сценической музыки, последовательно внедрявший идею театра, далёкого от условно-развлекательных схем, от сюжетов, дорогих европейской мелодраме (в основном любовных), композитор придал историческому жанру жизненность, скульптурную чёткость, обжигающую пламенность и такую глубину и визионерскую ясность, что всякий намёк на риторику совершенно исчезает и остаются только образы универсального значения. Никто так, как он, не культивировал в музыкальном театре исключительно национальный, русский эпос вплоть до отказа от всякого открытого подражания Западу. Но в глубинах панславянского языка он сумел найти созвучность страданиям и радостям каждого человека, которые выразил совершенными и всегда современными средствами.

Join Us On Telegram @rubyskynews

Apply any time of year for Internships/ Scholarships